Бывший полузащитник сборной России Динияр Билялетдинов вспомнил гостевое поражение от Словении (0:1) в стыковом матче за право сыграть на чемпионате мира-2010.
«Провал. Это первое, что возникает у меня в голове, когда слышу название города Марибор.
Особенно грустно, что мы проиграли в лучшее время для сборной.
Мы на все 100% понимали друг друга с тренерским штабом. Нас поддерживала вся страна. Я могу попробовать вспомнить один эпизод проявления любви, но в этом нет никакого смысла, потому что мы каждый день чувствовали, что в нас верят. Причем в то время было меньше возможностей ощутить эту веру: не было инстаграма, не так активно работал ютуб. Но каждый из нас чувствовал это единение.
До этого в медийной повестке были «кривоногие футболисты», «они же играть не умеют, за что вообще получают деньги?»
А после Евро мир перевернулся. Началась совсем другая история.
Все четыре года при Хиддинке сборная была очень открыта. Для футболистов это было чем-то новым. Но это быстро подкрепилось результатом, и приятные эмоции росли в геометрической прогрессии.
Для меня вызовы в сборную были отдушиной. После Евро в карьере многое изменилось, я уехал в Англию, появились заботы, с которыми раньше не сталкивался: язык, новая лига, новые люди вокруг – все это серьезный пресс. Но когда получал вызов в сборную, с нетерпением ждал сборов, потому что возвращался в атмосферу, с которой был знаком. Встречал партнеров по команде, общался с родственниками – и сразу чувствовал себя намного лучше.
Когда на жеребьевке выпала Словения, мы были уверены, что справимся. Да, непростая команда, но казалось, что проблем быть не должно.
Готовились очень спокойно. Как и к другим матчам отбора. Утром шли тренировки, вечером можно было провести время с семьей, но в 23:00 команда обязана вернуться в отель. Не было никаких жестких запретов, мы свободно выходили на улицу, и это резко отличалось, например, от режима Дона Фабио, который ставил на лестницы охранников, чтобы они следили за игроками. Выйти из отеля на парковку еще можно было, а отойти на 100 метров в сторону – нет.
Хиддинк доверял команде и не мог даже представить, что игроки начнут делать что-то неправильное. И я знаю, что все ребята абсолютно нормально готовились к Словении. Конечно, выезжали поужинать в ресторан, но строго к 23:00 возвращались в отель. В лобби навещали родственники: я, например, встречался с родителями – мы общались, пили кофе и чай.
Мы должны были уверенно закончить все в «Лужниках». Надо было забивать три-четыре в первом матче. Но последние 10 минут выдались очень нервными. Думаю, мы прозевали момент, когда словенцы вошли в режим последнего штурма. Надо было перестроиться, действовать более консервативно, но мы продолжали лететь в атаку. А после гола Печника просто растерялись.
Я даже подумал: «Блин, ну хоть так бы уж закончить – все равно победа». И тогда словенцы создали еще один опасный момент – хорошо, что спас Акинфеев. Хотя кто знает… Если бы там было 2:2, может, и второй матч прошел бы по-другому.
После свистка мы не радовались – скорее были озабочены тем, что словенцам нужен всего один гол на своем стадионе.
Когда летели в Марибор, очень переживали. Все понимали, насколько ответственный матч. Знали, что сильнее, что просто нужно провести хорошую игру.
Но мы оказались не готовы.
Словенцы создали два момента за 10 минут, потом игра устаканилась, и я подумал, что мы еще забьем. Много говорили, что не пошла игра у Аршавина – но так размышлять неправильно. Игра не пошла у всех. Мы занервничали и сами себе все испортили. Главное – в один момент лишились куража. А та сборная России была очень куражной. Этого и не хватало. Пропали эффективные индивидуальные действия, не было всплесков. Мы не были похожи на себя.
Соперник удивил заряженностью, уверенно ломал нашу игру. Еще в первом матче мы не до конца осознали, насколько это опасная команда, но в Мариборе она еще и очень быстро перемещалась по полю – намного быстрее, чем в Москве. Плюс давил стадион. На маленькой арене с трибунами у поля шум ощущался вдвойне.
В перерыве никто не паниковал, потому что нагнетать обстановку было бы глупо. Но, к сожалению, у нас не было эмоционального резерва с первой же минуты второго тайма душить их прессингом – а это было необходимо. Мы не смогли прижать словенцев, а потом – две красные карточки. Удаление Кержакова показалось смешным, но надо смотреть объективно: никто бы и не стал нам подсуживать. Второе удаление уже было чисто эмоциональным и ни на что не влияло.
Как-то создали пару моментов. Помню, как Жирков бил чуть ли не в пустые, но мяч не зашел. Все ребята на скамейке уже вскочили, думали, что сравняли. И снова упали на сиденья.
А потом прозвучал свисток.
Я не понимал, что происходит. Наступило опустошение. Не знал, как реагировать.
Вокруг стоял шум, словенцы прыгали от радости, а ты стоишь... Будто окатили из ведра – но не водой, а другими субстанциями.
В раздевалке кто-то сидел под полотенцем, кто-то стоял под душем.
Тишина.
Когда вернулся в «Эвертон», прошло командное собрание для тех, кто играл за сборные. И я был единственным, кто лично говорил с Дэвидом Мойесом минут 15. Он отметил, что в «Эвертоне» не поверили своим глазам, что Россия не вышла на чемпионат.
Нас ждала восстановительная тренировка, но Мойес сказал, что могу не выходить на поле, а сразу пойти в тренажерный зал и поплавать в бассейне. А потом – домой, отдыхать. Посоветовал отключить телефон, не читать никакие медиа.
Я действительно отключил телефон на несколько дней, но у меня есть еще один, который всегда доступен. По нему общался с родственниками. Папа не ругал – на нас и так много всего вылилось.
Это был наглядный пример, как народная любовь превратилась в порицание. Про команду начали придумывать мифы и легенды, вышла передача «Человек и закон». Я спокойно к ней отнесся, но было удивительно смотреть, что там показывают. Ведь даже наши родственники и друзья приезжали в отель и видели, чем занимается команда и в каком она настроении. Все говорили, что сюжет больше напоминает комикс-шоу.
Нам было неприятно слышать, что мы не хотели пройти дальше. Надо быть огромным дураком, чтобы не хотеть сыграть на чемпионате мира. Поверьте, мы очень хотели.
Когда объявили, что после товарищеского матча с Венгрией Хиддинка освободят от работы, решили, что нужно поддержать тренера, попросить его оставить. Ведь мы считали виновными только себя. Но Хиддинк ушел.
Эта история ментально отодвинула команду далеко назад. Потому что непопадание такой сборной на чемпионат мира – огромный удар по тому, как ты ощущаешь свой профессионализм. Поэтому я бы переиграл два матча в жизни: полуфинал Евро с Испанией и ответную игру в Мариборе.
Детально помню ее до сих пор. Иногда вспоминаю какой-то эпизод – и опять становится не по себе, ведь мог что-то сделать по-другому. Возьмем подачу, после которой нам забили. Я был рядом с подающим и думал, что до ворот далековато. А сейчас думаю, что нужно было попытаться накрыть навес в подкате.
Может, вообще не стоило смещаться на тот фланг», – написал Билялетдинов в своем открытом письме.