25-летняя белорусская теннисистка Вера Лапко в январе 2024 года приняла решение о завершении профессиональной карьеры. Уроженка Минска в середине 2010-х называлась экспертами одним из самых больших талантов отечественного тенниса, а в 2016-м взяла юниорский Australian Open. При этом переход во взрослый тур дался спортсменке непросто.
В эксклюзивном интервью Metaratings.by Вера Лапко рассказала:
- О том, почему решила зачехлить ракетку
- О ярких моментах своей карьеры
- О работе со специалистами
- Об Арине Соболенко
- О своих дальнейших планах
«Мы все понимаем, в какое время мы живём. Оно очень турбулентное и тяжелое»
— В какой момент вы пришли к тому, что вы больше не будете играть в теннис?
— Об этом я писала пост в своем Instagram. С весны 2022 года я стала чувствовать, что очень сильно выхолощена в психологическом плане. При этом начало 2022 года получилось действительно хорошим. Я действительно набрала хороший ход с конца 2021 года и была очень довольна своей игрой. Но весной я получила травму, в моей жизни произошли определенные события. Из-за этого я психологически надломилась. После этого несколько месяцев я не могла найти себя, свою игру.
Волна, которую я набрала с конца 2021-го, пошла на спад. И после этого наступила какая-то череда травм, каких-то моментов. Просто все начало идти немного наперекосяк. Я всегда была очень чувствительным человеком. Любая вещь могла меня очень сильно надломить. Мы все понимаем, в какое время мы живём. Оно очень турбулентное и тяжелое. На меня это не могло не отложить отпечаток. Я бы сказала, что на мое решение повлияла совокупность факторов.
Плюс у меня начались травмы. Я начала видеть, что уровень тенниса, особенно на маленьких турнирах стал выше, т.е. нижний уровень начал подниматься. Например, те теннисистки, которые стоят в рейтинге в промежутке с 200-й до 300-й позиций, начали играть на уровне топ-150-200. Заметно выросли требования к физической готовности. Я, естественно, не молодею. Понятно, что для обычной жизни 25 лет, — это не возраст. Но в спорте мы же понимаем, что все по-другому.
У меня начался период, когда я стала чувствовать проблемы с суставами. При этом начали выскакивать старые травмы, которые беспокоят меня еще с 2019 года. Травмы с коленями, например. В определенный момент я просто поняла, что не выдерживаю психологически постоянно начинать свое возвращение. Все это происходило по принципу: «заново-заново-заново».
В определенный момент тебе все равно не хватает вот этой энергии, ее просто не откуда брать. Можно сказать, что мое решение было принято резко. Моему мужу, моему тренеру (речь идет о Владимире Круке. – Прим. Metaratings.by) могло показаться в какой-то момент, что я резко приняла данное решение. На самом деле я очень долго вынашивала это все, и в какой-то момент у меня все взорвалось, лопнуло. Получилось то, что получилось.
К тому же, я понимала, что на восстановление мне нужно время. Я проконсультировалась с различными врачами. Мне действительно нужно делать операцию, после нее нужно еще проходить восстановление. Только после него можно делать упражнения, а потом еще дотренировываться. Я теряю 1,5-2 года. Это в лучшем случае. И, конечно, на все это нужны деньги.
— Когда вы впервые травмировали колено?
—Первый раз у меня выскочило колено в 2019 году. Но это было левое колено, я его полностью вылечила. С правым коленом у меня были вопросы, но не такие сильные. Но весной 2022 года и к началу зимы 2023-го у меня выскочила проблема с правым коленом. Она была даже намного серьезнее, чем с левым, потому что я, в принципе, не могла играть. И опять мне нужно было бы проходить то восстановление, которое я делала в 2019 году, а я уже знаю, что это такое.
— Нет ли у вас сейчас ощущения, что вы не сказали своего последнего слова в теннисе? Что не выиграли какой-то матч, не сыграли какой-то турнир?
— Вопрос хороший. Не могу сейчас утверждать то, что я не сказала последнее слово. Тут немного другое. Большую часть своей карьеры играла под очень сильным давлением, я бы сказала, что под собственным. Перед каждым матчем я очень сильно переживала и заметно волновалась. Люди, может быть, не видели этого со стороны, но на самом деле большую часть времени я не наслаждалась игрой, не наслаждалась теннисом. Мне было очень трудно выходить на матч. На тренировках мне было тоже трудно, я даже на них волновалась, как я буду играть в матче. Большая часть игровой карьеры у меня прошла в стрессе из-за собственных переживаний, поэтому мне это очень сильно помешало.
В конце 2021 года, когда я вернулась снова в теннис после паузы, я начала набирать хорошую форму. Я впервые играла от себя. Я стала наслаждаться игрой. Может быть, я не сыграла на каких-то крупных турнирах…. Но для меня было не главное, что я играю в какой-то определенный турнир, я наслаждалась тем, что я играю, я выражаю себя, я свободна. Может быть, я не настолько свободна, как многие другие теннисистки, но в целом это была свобода по сравнению с тем, как я выступала на протяжении всей своей карьеры до этого.
Я больше жалею сейчас о том, что не поиграла в этом свободном состоянии, ведь я большую часть карьеры провела в определенном коконе. Я больше переживала, что обо мне скажут здесь, в Беларуси, что мне скажет еще кто-то, что обо мне подумают, т.е. я больше думала о каких-то внешних вещах. Я больше переживала о каком-то давлении, что я что-то кому-то должна, что я должна быть какой-то теннисисткой. Я не думала о том, чего хочу я, как мне будет хорошо.
— Такой непродолжительный период получается.
— Да, это был непродолжительный период, но я все равно рада, что он случился, потому что я вообще почувствовала, каково это. Может быть, у меня было схожее ощущение в юниорские годы, ведь я выиграла юниорский Australian Open. Может быть, именно в этот период я действительно ощущала себя счастливой. Но это было в неосознанном возрасте. А сейчас я говорю о периоде, когда я уже повзрослела, и к этому пришла. Можно даже сказать, что я выстрадала это ощущение на определенном этапе. Но, наверное, все равно потом оказалось, что я выстрадала это не до конца, потому что впоследствии после этого произошло очень много изменений, а именно после 2022 года и в 2023-м.
«Я не говорю сейчас о победе на юниорском Australian Open, потому что это было по-другому»
— Если посмотреть на вашу карьеру в целом и попросить выделить главные моменты, что это будет?
— Я бы остановилась здесь на периоде. Наверное, для меня самым ярким был 2017 год. Вернемся еще немного назад. В 2016 году, когда я выиграла юниорский Australian Open, дальнейшие выступления в сезоне выдались не очень хорошими. Я закончила сезон-2016 в районе топ-300. Могу сказать, что не пошел именно тот подъем на профессиональном уровне. Точнее отмечу, что он был точечный и очень медленный. А вот сезон-2017 получился действительно великолепным. Мы с тренером его выстрадали. Период с середины до конца лета в 2017 году выдался действительно классным.
Я одержала много побед, выиграла первый 25-тысячник в США. Я пробилась в четвертьфинал Кубка Кремля, выйдя из квалификации. Я даже тогда немного расстроилась. У меня был матчбол в поединке против Ирины-Камелии Бегу, я могла пройти дальше. Но не сложилось. Это было хорошая концовка года, которая помогла мне подняться на 130-ю строчку в рейтинге WTA. Я впервые приблизилась к топ-100. Естественно, для всех игроков первой целью является попадание в сотню лучших теннисистов планеты, а потом нужно отталкиваться от этого. Попадание в топ-100 было моей целью, моей задачей.
Находясь на 130-м месте в женской мировой табели о рангах, мне все равно еще предстояло пройти путь до сотни, однако все было уже намного ближе. Поэтому самым ярким периодом для меня был, наверное, именно этот. Хотя на тот момент он оказался очень сложным. Он давался мне очень тяжело. Это были такие эмоции, когда ты что-то преодолеваешь и затем что-то получаешь.
Я не говорю сейчас о победе на юниорском Australian Open, потому что это было по-другому. Да, я действительно испытывала радость, это круто, вся страна говорила только обо мне. Сейчас я понимаю, что это даже мешает юниорам, так как может сбивать. Ты юниор, ты приехал на ТБШ, ты видишь этих людей. Тебе кажется, что ты уже на вершине. Но это не так. Ты играешь на этих кортах, однако ты сам находишься еще в другом статусе. Когда ты приезжаешь домой, ты ощущаешь другую ауру.
Все поздравляют тебя, все СМИ пишут только о тебе. Я чувствовала это. Мне было очень приятно. Я даже «улетела». Меня это подсбило. Можно было дать какую-то стипендию за победу на «Шлеме», наградить чем-то, но не делать каких-то громких заявлений: «Растет новая Азаренко» и др. Это может сбить.
— Хотел задать этот вопрос немного позже, но раз мы уже затронули тему с юниорами, тогда давайте поговорим о них сейчас. Какие советы вы дадите талантливым белорусским юниорам, чтобы они всегда оставались в фокусе и не улетали эмоционально после потенциальных громких побед?
— Начну отвечать на этот вопрос издалека. По моему мнению, все те белорусские девушки, которые пробились на мировой уровень, не являются продуктами белорусской системы тенниса. Я говорю сейчас о себе, Виктории Азаренко, Арине Соболенко, Александре Саснович, Лидии Морозовой. Каждая из пробившихся на мировой уровень девочек уникальна своим определенным характером, который толкал их вперед. В какой-то момент, конечно, помогли нужные люди, которые стояли во главе белорусской федерации тенниса, например, Александр Шакутин, или мой спонсор Сергей Румас.
Сейчас говорю о людях, которые были причастны, к финансированию. Да, это важные моменты. Но, к сожалению, система так и не была выстроена. Все попытки ее выстроить Волчковым, Дубровым оставили больше даже негативный след для всех. К сожалению, в Беларуси все еще нет той системы, которая может вырастить действительно классных игроков.
Например, у многих теннисистов из США, Австралии, Франции нет этого понятия индивидуальности, нет этого лидерского качества, которое толкает их вперед. Я постараюсь сейчас объяснить. Все те теннисистки, которые входили в состав сборной Беларуси на Fed Cup, являются личностями. И Азаренко, и Говорцова, и Соболенко, и др. Мы сами себя проталкивали туда. Именно тем своим желанием. Изначально у каждой из нас был запрос на определенный уровень, мы хотели играть на этом уровне. Этот запрос исходил изнутри, эта была внутренняя цель.
Если бы у нас была выстроена система, то еще было как минимум 5-7 человек в ростере сборной, они бы добавились впоследствии к сборной. Они бы заиграли на более высоком уровне, понимаете, да? На тот момент пять белорусских девушек входили в топ-100 рейтинга WTA, но при этом всего лишь одна теннисистка, например, находилась в топ-200 и еще одна – в топ-300. Во всех развитых теннисных системах по-другому. У них есть, например, пять человек в сотне сильнейших, однако следующие десять стоят в следующей сотне и 20 – между топ-200 и топ-300.
У нас же добиваются результата лишь талантливые люди. У кого-то может быть талант к работоспособности, у кого-то есть талант хорошо читать и видеть игру, еще один обладает талантом в связи с наличие сильного характера. У нас играют лишь те, у кого есть предрасположенность к чему-то. Но это только мое мнение. Я не хочу, чтобы меня неправильно поняли. Это лишь мое видение. По-другому я объяснить ситуацию не могу.
Даже если человек не обладает талантом, то его всегда можно научить чему-то. Можно делать какую-то работу, за счет которой он попадет в топ-200. И почему это будет плохо, если он будет находиться в топ-200 лучших теннисистов планеты? Находясь в топ-200, такой игрок будет составлять конкуренцию тем спортсменам, которые потенциально могут ворваться в топ-100. Каждый за счет друг друга будет подтягиваться вверх.
— То есть сейчас существующая система в стране не дает игрокам некий буст, за счет которого можно попасть на вершину?
— Можно сказать, что да. Чиновники пытаются что-то сделать, но я не вижу предпосылок к изменениям. Конечно, не способствует развитию юниоров и то, что мы сейчас находимся в международном бане. В 12-14 лет ездила на такие турниры, как Summer Cup, Winter Cup, на различные командные соревнования в Италию, Францию, другие страны. Каждый год ты играешь личный чемпионат Европы. У тебя есть шанс попасть в команду ITF.
Я с Ириной Шиманович несколько раз ездили так. За счет этого у тебя появляется намного больше возможностей. Ты выезжаешь в Европу, ты играешь с лучшими, ты видишь этот уровень. А сейчас мы замкнуты в этом круге, соревнуемся только с россиянами. Да, мы варимся в этом соку относительно недавно. Те игроки, которые уже находятся на высоком уровне, даже те, которые входят в топ-300, в топ-200, они все равно уже состоялись как спортсмены.
В Беларуси таких игроков мало, но они есть. Эти теннисисты уже прошли уровень до 14, до 16, до 18 лет. Впереди их ждет профессиональная карьера, и они каким-нибудь образом могут дойти до определенного уровня. Там все будет зависеть только у них. А у белорусских детей в возрасте от 12 до 16 лет попросту уже не остается шансов. Для них текущая ситуация является очень плохой. Это наблюдается во всех видах спорта, по-моему. Плюсом в теннисе является то, что дети в этом возрасте могут ездить на личные турниры, но на это нужны деньги, на это нужно финансирование. Ситуация по-прежнему является непростой.
— Поэтому в текущих условиях вам сложно что-то советовать юниорам? Что им необходимо делать?
— Мне бы, кто сказал тогда, что делать в том возрасте (смеется). Тут сложно говорить. У меня была одна ситуация, у них другая ситуация. Тут я не могу ничего посоветовать. Я могу только пожелать нашим юниорам, что не надо отчаиваться. Трудные времена пройдут. И все равно в какой-то момент белорусских теннисистов пустят куда-то соревноваться. Но тут есть важный момент: когда этот момент наступит? Юниоры могут потерять еще три-четыре года, а такой продолжительный срок вне соревновательной практики для них является катастрофой. На самом деле, можно сразу переходить на профессиональные турниры. Но в 16 лет…
— Пример Мирры Андреевой. Ей всего лишь 16.
— Да. Но это единичный случай. Один из тысячи. Сейчас я все равно вижу тенденцию, что в туре опять возвращаются к этому. Теннисистки дебютируют в туре в 15-16 лет. В мое время в WTA-тур девушки заходили лишь в возрасте 18 лет, а до этого было наоборот. Вспомните Мартину Хингис. Она дебютировала в туре в 14 лет.
«Кубок Федерации – это очень тяжелый и энергозатратный турнир для игроков»
— В феврале и апреле 2017 года вы играли парные матчи Кубка Федерации со сборными Нидердандов и Швейцарии. Эти игры не определяли общий итог противостояния, однако в целом вы были частью сборной Беларуси, которая пробилась в финал главного командного теннисного кубка. Попытайтесь окунуться в те победные мгновения и поделиться эмоциями сквозь года.
— Поверьте, оба своих матча я очень плохо помню. Кубок Федерации – это очень тяжелый и энергозатратный турнир для игроков. К сожалению, та атмосфера, которая царила в той команде, была очень тяжелой для меня и моего наставника Владимира Крука. Ведь на тот момент капитаном национальной сборной был Эдуард Дубров, который тренировал меня до Крука.
И, мягко говоря, Дубров-старший относился ко мне не очень хорошо, поэтому мне было очень тяжело психологически. Я, в принципе, чувствовала такое большое давление. Оно не способствовало успешному выступлению в поединках.
Каждый Кубок Федерации для меня был стрессовым, несмотря на то, что все равно я получала радость от каких-то побед. Я искренне болела за наших девочек. Поэтому я была рада на тот момент за страну, за то, что мы действительно можем добиваться таких успехов. И, в первую очередь, это был все равно большой опыт для меня. Наблюдать за тем, как наши теннисистки сражались с игроками высокого уровня – это тоже опыт. Играть против таких топ-соперниц пару.
Для меня те моменты были очень стрессовыми, однако благодаря им я набиралась опыта. Но, наверное, стресс все-таки перевесил фактор набора опыта. Когда я уже повзрослела, когда обрела какую-то силу и немножко поднялась в рейтинге, то я стала более уверенной. Я стала более стойко и сильно переносить весь негатив, но все равно мне было очень тяжело.
— В финале Fed Cup 2018 года со сборной США вы должны были выйти на корт в решающем парном поединке с Лидией Морозовой. Но капитан белорусской сборной Эдуард Дубров в итоге сделал ставку на Арину Соболенко и Александру Саснович. Согласны ли вы с финальным выбором специалиста?
— Я согласна с той итоговой расстановкой, которую сделал Дубров. Я бы могла быть не согласна только в том случае, если бы кто-то из наших девушек заканчивал свой предыдущий матч в судорогах и потом через час сказал: «Нет, я все равно выйду играть пару». Это просто уже нецелесообразно, потому что если человек настолько устал, то его не нужно ставить.
Но девочки, в принципе, выразили готовность, и они уступили американкам не потому, что они устали. Арину и Сашу действительно переиграли. Тут очень спорный момент. Может быть, можно было поставить на тот финальный матч Лиду Морозову. Она играет только пару, она заряжена только под это. Она готова выйти на любой поединок.
В каждом розыгрыше Кубка Федерации она хотела принять участие, она рвалась на корт, ей действительно было важно играть. Но Лида – игрок уровня топ-30-40 рейтинга WTA в парном разряде, а в соперницах были одна из девушек, которая стояла тогда в первой десятке в одиночке (речь идет о Коко Вандевеге. – Прим. Metaratings.by).
Любой одиночный теннисист, который стоит в топ-80, не будет уступать по уровню 30-й или 40-й ракетке в паре. Я говорю еще достаточно мягко, чтобы не обидеть парников. Но это все прекрасно видят и понимают. Мы не знаем такого случая, когда, например, парный игрок сначала добивается огромного успеха в этом разряде, а затем в одиночке.
Пара помогла мне в определенный момент на каком-то этапе. Она действительно помогает. Она помогает набирать форму. Вот, например, ты проигрываешь в первом круге, а в паре ты можешь дойти до финала или даже выиграть турнир. Это еще плюс четыре матча. Это все равно работает. Пара – это своеобразная подготовка к матчу в одиночке.
Давайте снова вернемся к разговору о финальной битве с американками. Да, может быть, можно было действительно поставить Морозову вместо Саснович, но я бы не сказала, что это было очень сильно критично. Может быть, да, может быть, нет. Например, могла выйти Лида, и наши девочки могли проиграть в трех сетах. Но все равно проиграть. Теперь никто не знает, как это было бы. Мы не сможем этого проверить. Если бы на ту встречу поставили какую-нибудь 15-летнюю девчонку, то тогда я бы могла понять возмущения людей.
А тут ситуация, когда нужно выбирать между игроком из топ-40 — топ-50 в одиночном разряде и парницей, находящейся в топ-30 — топ-40. Тут еще стоит учесть такой момент, что ты уже заигран. Ты уже подвигался, ты чувствуешь корт. Вот мой развернутый ответ на этот вопрос.
— Мы уже немножко поговорили о рейтинге. В октябре 2018 года вы занимали наивысшее для себя место в рейтинге WTA – 60-е. Что вы сказали себе после того хорошего сезона? Ранее вы назвали мне немного другой период…
— Мы говорили о ярком, о том периоде, который врезался в мою память, потому я проделала много работы, я много выстрадала, и потом получился этот долгожданный результат. А 2018 год просто был хорошим. Он также был очень тяжелым. В этом году сыграла все самые крупные турниры, впервые в карьере вошла в топ-100 вошла в рейтинге WTA.
Попадание в сотню сильнейших теннисисток планеты однозначно является самым ярким моментом сезона-2018. В мае того года я играла 100-тысячник в Химках, на кортах академии Островского, там, где тренируется Анастасия Потапова. В финале того турнира я одолела именно ее. В решающей встрече она буквально пешком ходила по корту, она сильно устала после своего полуфинала.
Несмотря на все предрассудки, на самом деле я люблю российскую теннисную публику, которая болеет. Особенно фанатов в Санкт-Петербурге. Я люблю эти соревнования, я всегда неплохо их играла. И да, самым ярким моментом было, то, что я вошла в топ-100. Я знала, что два ближайших ТБШ я проведу в основной сетке. Я достигла еще одной определенной цели.
Я назову тот период просто хорошим временем. Это не какой-то яркий момент. Это не какое-то яркое время, но оно было просто хорошим. Все уже просто перетекло немного в рутину, но в такую приятную рутину, так как я играла уже на классных турнирах с хорошими игроками и параллельно реализовывала себя.
— Хотелось бы затронуть тему со специалистами. Последним вашим наставником был Владимир Крук. С Вами также работал Эдуард Дубров, до него вы сотрудничали с Ксенией Булойчик. Вашим первым тренером была Татьяна Владимировна Крук. Что самое главное дал Вам каждый из наставников?
— Своего первого тренера, Татьяну Владимировну Крук, я очень боялась, потому что она очень строгая женщина. Она была очень сильная. Сейчас я понимаю, что мне было очень трудно, очень плохо, мне было прям страшно. Это был детский страх. Я не чувствовала, что мне там угрожает какая-то опасность. Просто Татьяна Владимировна была очень строгая. Но у нас с ней нормальные отношения, я всегда рада ее видеть, поэтому тут все хорошо.
Давайте двигаться дальше. Я бы не сказала, что Ксения Игоревна Булойчик чему-то научила меня на корте сверхъестественному, но это был человек, который хорошо ко мне относился. Она всегда действительно была за меня, я чувствовала от нее очень сильную поддержку. Это тот человек, который очень сильно поддержал меня и мою семью, когда умер мой отец в 2011 году.
В тот момент именно Булойчик тренировала меня. Несмотря на то, что у нашей семьи перестала возможность оплачивать тренировки, она не перестала со мной работать. Она сама лично часто подвозила меня на машине, например, забирала со школы на тренировку, везла еще куда-нибудь, подвозила до дома. Это мелочи по своей сути, но они очень помогают в жизни.
Самое главное – это отношения. Ксения Игоревна до сих пор общается со моей мамой. Булойчик является одним из первых тренеров моего брата, он тоже в свое время играл в теннис. Ксения Игоревна знает нашу семью очень давно, она знает меня с трех-четырех лет. Затем Булойчик забеременела, ушла в декрет, а я перешла к Дуброму-старшему.
С Эдуардом Владимировичем у нас выдался действительно очень хороший старт. Старт работы с Дубровым: конец 2012 года – начало 2013-го. Это было моя первая индивидуальная работа со специалистом, когда меня вел определенный наставник. Антон Дубров, нынешний тренер Арины Соболенко, на тот момент еще поигрывал, но все равно уже тогда Эдуард Владимирович привлекал его к спаррингованию.
Дубров-младший не был моим личным спаррингом, ведь на тот момент у нас была группа еще из трех-четырех человек. Но Антон действительно помогал мне и спарринговал. Этот период дал мне определенный буст в плане того, что я почувствовала себя определенной единицей. До этого я не думала о том, что в итоге попаду в мир профессионального тенниса, что я смогу чего-то достичь.
К тому же, как я уже сказала, в 2011 году скончался мой отец. У меня была фоновая депрессия. Я на автомате ходила в школу, на английский, на теннис, жила в каком-то ритме. А Дубров-старший взялся за меня, организовал определенный процесс. Первый год-полтора у нас действительно очень хорошо шла совместная работа. Затем, в какой-то момент, все начало идти немного не туда, меня стали отправлять в ITF команду.
Однако на тот момент имелась реальная возможность ехать вместе с ним на турниры. Меня отправляли в ITF команду, и я была вынуждена работать там с другими тренерами. Там уже были иностранные тренеры. Впоследствии я узнала, что пока я находилась на протяжении 5-6 недель в команде ITF, Эдуард Владимирович работал с другой девочкой. У нас начали портиться отношения.
Это все стало происходить спустя полтора-два года после старта сотрудничества. У него сложилось мнение, что я вела себя каким-то неподобающим образом, как он называет это «выпендривалась». Хотя, по его мнению, все его подопечные «выпендривались». Я человек с характером. Но если со мной поговорить, если ко мне найти подход, то я никогда не буду себя вести неподобающе. У нас с Дубровым произошел некий разлад, и уже последний год мы были как кошка с собакой. Мне было уже трудно, а ему было трудно как-то на меня повлиять. Да, я не исключаю, что со мной было тяжело, ведь у меня наступил переходный возраст.
Но я считаю, что если ты намного старше человека, то можешь быть мудрее в определенных моментах и не обижаться на игрока, вести себя в рамках приличия. А все, что потом происходило уже после назначения Дуброва-старшего на пост главного тренера сборной Беларуси, было попросту неприемлемым. Он ставил мне палки в колеса, и мне было действительно очень трудно сосуществовать в той системе, которая сложилась в команде.
Расставание с Дубровым-старшим – это вообще отдельная история. Владимир Николаевич Волчков и Александр Васильевич Шакутин, насколько я помню, позвали меня на разговор. На тот момент мне было 16 лет. Они сказали, что хотят поменять мне тренера. Да, у нас уже был разлад во взаимоотношениях с Дубровым. То, что Волчков и Шакутин предложили, в итоге подошло мне. Уже потом я начала чувствовать вот эту нужду в смене тренера, но из-за человеческих факторов я все же не хотела уходить от Эдуарда Владимировича.
Отмечу, что на тот момент я уже познакомилась с моим нынешним мужем и моим последним тренером Владимиром Круком. Это случилось в феврале 2015 года на Кубке Федерации. Именно тогда я впервые узнала о нем как о тренере и спарринге. На Кубок Федерации он приехал вместе с Ольгой Говорцовой, он помогал ей. Я впервые пообщалась с Круком, послушала его мысли, и мне они очень понравились. Когда я начинала работу с Владимиром, мы еще не были вместе. Мы работали почти два года и только потом начали встречаться.
В 2015 году я обратила внимание только лишь на его тренерские качества и в тот момент узнала, что заканчивает совместную работу с Говорцовой. Тогда же Волчков и Шакутин сказали, чтобы я сама объявила Дуброву-старшему о прекращении нашего с ним сотрудничества. Это был один из самых тяжелейших разговоров, ведь в ходе него Эдуард Владимирович перешел на личности.
Он не оскорблял меня, но очень был обижен. Впоследствии всю ту злость, которую он испытал, он вылил на меня, когда занял пост главного тренера женской сборной Беларуси по теннису. Дубров-старший неправильно понял ситуацию и в итоге остался при своем мнении. Я не поддерживаем с ним связь.
Работа с Круком также очень помогла мне. Сейчас я понимаю, что, работая с Дубровым-старшим, я бы не добилась тех результатов, которых добилась с Владимиром. Это был первый человек, который меня научил играть в теннис. Да, я скажу именно так. Ни один тренер до этого не объяснял, как мне работать ногами, как мне встречать мяч, обрабатывать его, где мне стоять на корте, как это делать. Крук обучил меня базовым вещам, которые должны были быть в моей голове уже в 10-12 лет. Этот человек обучил меня всему за год-полтора. Все это помогло мне, помогло достичь успеха.
— Ваш последний тренер, Владимир Крук, впоследствии стал вашим супругом. Если не секрет, расскажите нашим читателям, как так получилось?
— Личное должно остаться личным. Отвечу кратко: я нашла своего просто человека, а он нашел его во мне. Мне повезло, что Вова пришел в мою жизнь в возрасте 17-18 лет, и мы пошли с ним в одну сторону. Это в двух словах.
«Для меня теннисисткой-эталоном, тем примером, как надо проводить карьеру, является Эшли Барти»
— В апреле 2019 года вы добрались до 1/4 финала на турнире в Лугано, где уступили на тот момент 17-летней Иге Швентек в решающем сете. Сейчас полячка является лидером рейтинга WTA, в ее активе есть уже несколько ТБШ. Считаете ли вы, что Швентек является сильнейшей первой ракеткой мира за последние несколько лет?
— Начну с другого. Для меня теннисисткой-эталоном, тем примером, как надо проводить карьеру, является Эшли Барти. Я играла с ней пару раз на тренировках, но все равно мы сильно с ней не общались. Барти оставляет впечатление цельного и гармоничного человека, несмотря на все те перипетии, которые у нее были в жизни. Ведь она и заканчивала карьеру, и уходила в крикет, и потом возвращалась. Это говорит о том, что Эш не держалась так за теннис, что теннис – это было ее всем. Мне это очень сильно импонирует, потому что Барти является абсолютно другой. Для 95% тура теннис – это все. В ее случае это другое.
Если говорить о Швентек, то, безусловно, она является крутой теннисисткой. Но мне не импонирует ее игра, в эстетическом плане она не близка мне. Вот что я могу сказать кратко об Иге.
— Поделитесь своим мнением об Арине Соболенко. Вы прошли с ней немалый путь в детстве.
— Когда Арине было лет 12, 13, 14, она постоянно тренировалась. Этот человек не переставал тренироваться никогда. Она тренировалась на «Смене», а я тренировалась в РЦОРе. Школа Арины находилась близко от «Смены». Мне казалось, что она тренируется с 7 утра, потом делает ОФП, идет учиться, возвращается, потом опять тренируется, снова делает ОФП. Я думаю, что она тренировалась по 8 часов в день. Если даже сравнить ее базу с моей, у меня такой базы не было.
У меня было в два-три раза меньше тренировок, наверное, чем у Соболенко. При этом я ее всегда воспринимала для себя, как опасного соперника, потому что мы одногодки и постоянно играли турниры до 12, до 14, до 16 лет. В наших очных матчах не было такого, что я постоянно ее обыгрывала, все время была ситуация 50 на 50. Может быть, к 16 годам, процент наших личных встреч стал 60 на 40 в мою пользу.
Но это всегда был опасный соперник для меня, потому что Арина имеет мощь, силу, у нее есть напор. С ней мне всегда было трудно играть. Особенно, если мы играли на быстром покрытии: деревянных досках или на терафлексе.
При этом все тренеры Арины называли ее глупой. Я не хочу сейчас говорить конкретно, о ком идет речь, Специалисты считали, что Соболенко никогда ничего не добьется. Да, действительно, она могла распсиховаться, у нее мог лететь мяч параллельно корту в фон. У Арины часто бывали эмоциональные качели. Но это никогда не исключало того, что она всегда очень много работала. Она себя теннису посвящала больше, чем на 100, 200, даже на 1000%. И ее огонечек никогда не угасал.
Однако никто из наставников в нее не верил. Когда Арине исполнилось 15-16 лет, председателем белорусской теннисной федерации стал Александр Васильевич Шакутин. Именно этот человек и увидел в Соболенко талант. Она действительно ему очень сильно понравилась как теннисистка, и он в нее поверил. Затем сложилась соответствующая обстановка, организовалась академия. Туда были влиты средства.
На тот момент в ней работали лучшие отечественные тренеры. Сложился очень сильный костяк наставников. С нами работал Крук, Светлаков. Хочу отметить, что именно эти люди являются единственными в Беларуси специалистами, которые смогли поднять своих подопечных в топ-100 женского мирового рейтинга. Светлаков сделал это с Сашей Саснович.
Все наши девочки возвращались в Минск, чтобы тренироваться, почти все проводили предсезонку на родине. Вся база была здесь, не за границей. Благодаря этому процессу за нами появилось еще пару сильных теннисисток: Готовко, Кубарева, Фалей, Колодынска, Дмитрук. У нас была атмосфера профессионализма.
Возвращаясь к Арине. Впоследствии она просто пошла как танк. Она поняла, что, пробраться туда, на вершину, является реальным. А до этого, как мне кажется, в Соболенко попросту не верили. Те люди, которые работали с ней на «Смене», другие, не ставили на то, что Арина сможет чего-то добиться. С нами была еще одна девочка-одногодка – Анна Еделькина.
И именно на нее многие специалисты делали ставку, а не на Соболенко, хотя в итоге Аня толком не заиграла, так как травмировалась. Арина, в свою очередь, не показывала каких-то высоких результатов по юниорам. Ее часто подводили психи. Я думаю, что Соболенко просто был нужен человек, который бы в нее поверил. И такой человек пришел. Им оказался Шакутин. И все сложилось.
Я не думала, что Арина в итоге может оказаться в топ-20, в топ-10... Но я всегда знала, что Соболенко – это крепкий игрок сотни. Когда Арина попала в топ-100, я поняла, что она сможет взобраться и на другой уровень. У Соболенко очень сильная база, сама Арина не травмируется. Вы когда-нибудь слышали, что Арина травмировалась? Нет, она не травмируется. У нее имеется абсолютный запас здоровья. У нее есть колоссальное желание. Ее ничего не может остановить. Ее ни один тренер не остановит. Я считаю, что даже он не нужен Соболенко.
— Ожидаема была для Вас победа Соболенко на Australian Open в этом году?
— Да, конечно. Я думала, что, может быть, только в полуфинале Арину может остановить Коко Гауфф. Хочу признаться, что мы с мужем иногда печатаем сетки ТБШ и делаем свои предсказания, кто сможет в итоге добраться до финала. Делали мы так даже, когда я еще играла на мэйджорах. В этот раз с сеткой в женском одиночном разряде я вообще не угадала, можно сказать, что после 2-го или 3-го круга я ее сожгла (смеется). Но с Ариной я угадала.
В моей сетке Соболенко должна была дойти как минимум до финала. Я думала, что второй финалисткой будет Ига Швентек. И если бы они встретились, то, по моему мнению, титул взяла бы именно полька. Но она провалилась в Мельбурне, уступив Линде Носковой на ранней стадии турнира. В итоге в финале Арина обыграла Чжэн Циньвэнь из Китая.
— Успели поздравить Соболенко после триумфа в Мельбурне?
— Мы с Ариной не общаемся.
— Следили ли вы за мужской сеткой Открытого чемпионата Австралии? Впервые за 10 лет главный трофей этого турнира завоевал не представитель Big-3. Победу в Мельбурне одержал Янник Синнер.
— Синнер очень просто играет, т.е. он ничего не усложняет. У итальянца нет каких-то нереальных тактик, каких-то фантастических приемов. Янник просто старается все делать хорошо, старается сокращать время на корте, это было очень заметно в его последних встречах в Мельбурне. Он старается играть на опережение, старается время забирать у соперника. Синнер очень круто играет. Скорее всего, для него, как для человека, лучше быть таким спокойным и сдержанным.
Я думаю, что Янник является интровертом. Но, как для зрителя, наверное, в нем нет некой искринки. Люди не испытывают от игры итальянца такого же ощущения, как у меня было в 10 лет от Надаля, Федерера, Джоковича. Могу назвать еще Вердаско, Сафина. Это было вау. Мне казалось, что их игра является нереальной.
— На победу каких игроков из мужской сетки вы изначально ставили до турнира?
— Я думала, что Димитров дойдет в Мельбурне до полуфинала. Он неплохо играл в Брисбене. Я считала, что болгарин сыграет намного лучше. По турнирной сетке я видела, что Джокович идет на Синнера. Для меня это был решающий матч – кто одержит в нем победу, тот и возьмет главный трофей. Так и случилось.
Если говорить о Карлосе Алькарасе, то ему очень тяжело даются быстрые покрытия. Испанец не тот человек, наверное, за которого бы я болела. Я вообще не фанат испанского тенниса. При этом Алькарас навязывает серьезную конкуренцию самому Джоковичу. Этот отмечает и сам Новак. Синнер же теперь является вторым теннисистом, который дышит в спину сербу.
— Какие матчи на прошедшем Australian Open вы смотрели?
— Если честно, то я смотрю мало тенниса в качестве зрителя. Я смотрю, если мне действительно нравится какой-то определенный теннисист, интересно понаблюдать, в какой форме он находится. Могу посмотреть определенный интересный матч. Иногда мне интересно смотреть встречи, потому что я была внутри тура. Я включила матч между Рыбакиной и Блинковой, потому что мне было интересно, сможет ли Анна дожать Елену. Помню, что счет был 4:3 в третьей партии в пользу Анны, а я как раз только начала смотреть игру. Тай-брейк, который провели девушки, был один из самых ярких моментов прошедшего Australian Open.
«Три года назад за попадание в основу «Шлема» ты получал один одни деньги, а сейчас уже другие»
— Считаете ли вы, что в женском и мужском турах должны быть равные призовые?
— Я не сторонник подхода о том, что у нас должны быть равные призовые. Объясню почему. Даже если призовой фонд турниров разный, каждый год он становится выше. Три года назад за попадание в основу «Шлема» ты получал один одни деньги, а сейчас уже другие. Каждый ТБШ делает еще дополнительные прибавки. Открытый чемпионат Австралии все предыдущие годы компенсировал 2000 долларов за билеты. Понятно, что 2000 долларов – это не очень большие деньги, но все равно это приятный бонус. С 2024 года прибавка составляет уже 5000 долларов, т.е. все равно есть тенденция к увеличению призового фонда.
Из всех женских видов спорта ни один не может встать в сравнении с теннисом. Нужно вообще сказать спасибо за то, что вообще женский теннис смотрят. Ни в одном другом женском виде спорта у тебя нет шансов стать суперзвездой, кроме тенниса, если ты не из Америки, Франции или какой-то другой страны. В теннисе есть шанс стать всемирно известной личностью. Но женский теннис смотрят в разы меньше, чем мужской. Это понятно, ведь мужской намного интереснее. Он реально круче.
В мужском теннисе нужно намного больше физической подготовки, чем в женском. То, что делают мужчины, заслуживает тех денег, которые они получают. Отмечу, что Новак Джокович сейчас выступает за увеличение призовых. Он один из немногих игроков, которые думают о тех же теннисистах, стоящих вне топ-100. Поэтому я не понимаю возмущений тех людей, которые выступают за равенство призовых.
— Что за последний год вы позволили себе такого, чего не позволяли во время теннисной карьеры?
— Заниматься тем, чем нравится. Например, я завела кролика. Завела домашнего питомца. Что я могу себе позволить сейчас? Я уже могу себе позволить лечь спать не в 10 часов вечера. Теперь могу себе позволить лечь спать позже. Могу позволить себе где-то выпить алкоголь, наверное, хотя я и не люблю его. Я могу себе позволить не быть в дисциплине. А еще я стала заниматься дизайном интерьеров, мне нравится это дело.
— Приходила ли вам в голову мысль: «А может быть сделать большой перерыв и обратно в тур?». Ведь есть примеры камбэков Наоми Осаки, Каролин Возняцки, других теннисисток.
— Нет. Этого точно не произойдет. Мне многие говорят: «Вера, ты точно еще вернешься, это сейчас ты так говоришь». Во-первых, профессиональный спорт – это очень трудно физически. То есть ты должен реально вкалывать. И я просто понимаю, чего это стоит, чтобы быть на уровне хотя бы топ- 200. Это очень трудно. А я не хочу быть на уровне 200. Я хочу быть хотя бы на уровне топ-100. Это хотя бы нижняя планка. А чтобы быть там нужно действительно вкалывать.
И это очень трудно, ведь я делаю все за свой счет. У меня нет средств для того, чтобы пройти лучшее восстановление, взять лучших тренеров ОФП. К тому же, сейчас есть еще с проблемами передвижения по миру. Это каждый раз тяжело. Каждый раз геморрой, когда ты планируешь поездку. Я это все прочувствовала. И я уже решила, что точно не вернусь в теннис.
— Какие ваши дальнейшие планы? Может быть вы хотите окунуться в тренерскую деятельность?
— Хочу отметить, что на данный момент никаких предложений по поводу работы в белорусском теннисе я не получала. Может быть, если функционеры прочитают это интервью, то что-то изменится. Но я не думаю. Мне кажется, у этих людей есть свое видение ситуации и свой путь. А так как я не вижу заинтересованности, я просто понимаю, что с любителями работать мне неинтересно. Тренировать маленьких детей? Это тоже не мое. Мне интересен возраст 14-15 лет. Это уже более подростковый возраст, ведь в этот период человек уже более-менее сформирован. Он уже понимает, чего он хочет.
— Что бы вы сейчас сказали маленькой себе?
— Много бы сказала. Наверное... Наверное, все-таки поверить в себя. И найти в себе эту силу. Потому что она все-таки где-то во мне есть. Нужно оставаться сильной и верить в себя. Именно этого мне и не хватило.
Честные и достаточно откровенные ответы Веры сделали это интервью интересным для чтения. Очень жаль, что её карьера уже и так (!) закончилась, ведь в Беларуси очень мало теннисисток высокого уровня ...
госпожа лапко ты лучшая!! я стала вашей фанаткой после этого интервью.